СИМФЕРОПОЛЬ, 30 апр — РИА Новости. “Расстрелы проводились с утра до позднего вечера”, — слова Любы Фещенко, на момент тех расстрелов ей было 13. Она их видела. Крым, Ялта, поселок Дорожный. Ноябрь 1941 года. “После окончания этого расстрела у обрыва снова был произведен взрыв, и место расстрела было завалено толщей земли. Через несколько дней после этого зверского уничтожения людей в поселке появлялись собаки, таскавшие части ног, рук от трупов расстрелянных”, — это тоже ее слова о тех же расстрелах. Новые свидетельства преступлений нацистов из рассекреченных крымским УФСБ документов и переданных в Национальный архив Крыма. Эти документы в рамках проекта “Без срока давности” РИА Новости сегодня публикуют впервые.
Впервые из рассекреченных материалов становятся известны не только детали зверств зондеркоманд, но и новые имена предателей, тех, кто сотрудничал с гитлеровцами в Крыму. О главаре айнзацгруппы — эскадрона смерти СД №11-А и 11-Б — Пале Йоханнесе Цаппе известно многое. Он лично виновен в убийстве 13 тысяч 444 человек, в том числе тысяч крымчан. По крайней мере за это был осужден пожизненно судом Мюнхена в 1970 году. Правда, был освобожден досрочно в 1986-м и дотянул аж до 1999-го. О его русской любовнице до обнародования этих документов известно не было.
Ее он нашел в Ворошиловске (сейчас это Ставрополь), когда руководил там казнями, на некоторое время покинув вверенный ему командованием СД Крым. Из показаний обвиняемой переводчицы, работавшей в гестапо в Симферополе и Майкопе: “В августе или сентябре 1942 года выезжал из Крыма в гор. Ворошиловск, где в то время находился генеральный штаб СС полицайфюрера, возглавляемый генералом Авенслебеном, где забрал с собой любовницу Иванову с семьёй /мать и сестра/ и привез их в гор. Симферополь… В сентябре или октябре 1943 года вместе с любовницей Ивановой и ее семьей выехал в Берлин”. Этот допрос был проведен майором госбезопасности Крючковым 21 мая 1945 года, лишь немногим более года спустя после освобождения Крыма. Тогда советские следователи уже нашли немало свидетельств преступлений гитлеровцев, были известны и их имена. Но вот о том, как потом жила в Берлине Иванова из Ворошиловска — любовница палача Цаппа, неизвестно до сих пор. Уже в том же 1945 году на Нюрнбергском процессе был представлен и такой фрагмент акта советской Чрезвычайной Государственной комиссии о зверствах, устроенных ее другом Паулем: “В январе 1942 года, при обследовании Багеровского рва было обнаружено, что он на протяжении километра в длину, шириной 4 метра, глубиной в 2 метра был переполнен трупами женщин, детей, стариков и подростков. Возле рва были замерзшие лужи крови. Там же валялись детские шапочки, игрушки, ленточки, оторванные пуговицы, перчатки, бутылочки с сосками, ботиночки, галоши вместе с обрубками рук и ног и других частей тела. Все это было забрызгано кровью и мозгами”.
Противотанковые рвы по всему Крыму стали братскими могилами для тысяч мирных советских граждан и военнопленных, могилами, устроенных Цаппом. Из рассекреченных показаний о нем той же самой переводчицы гестапо: “36-38 лет, высокого роста, худой, ноги тонкие, брюнет, волосы с проседью, лицо мелкое, нос маленький. Прибыл в Крым в 1941 году и возглавлял зондеркоманду №11-а. Был назначен шефом СД Крыма, Мелитополя и м. Олешки Херсонской области. Руководил всеми карательными операциями по истреблению советских граждан в гор. Бахчисарае, г. Феодосии, г. Керчи, г. Севастополе, г. Ялте и Джанкое. В Симферополе руководил ЧД до октября 1943 года… Лично утверждал смертные приговора по делам арестованных советских граждан… При рассмотрении следственных материалов на обвиняемых, по которым следователями предлагались сроки тюремного заключения или лагеря, очень часто утверждал заключения с расстрелами”.
Багеровский ров, о котором идет речь и в документах Нюрнберга, стал одним из символов зверств гитлеровцев в Крыму, здесь были убиты более семи тысяч человек. Среди новых обнародованных документов по Багеровскому рву — показания Анастасии Терентьевны Олейниковой 1908 года рождения, которая рассказала следователям об одном таком трагическом эпизоде — в августе или июле 1942 года она видела у села Багерово расстрел людей, которых привезли ко рву в пяти автомашинах. Уже позже, за считанные дни до освобождения Крыма в 1944 году, фашисты убили мужа и маленького сына Анастасии: “Всех нас задержанных поместили в лагерь на ст. Семь Колодезей. Из разговоров заключенных мне известно, что многие советские граждане расстреливались немецкими карательными органами прямо на территории этого лагеря. 18 февраля 1944 года мой муж и сын были взяты с камер и вывезены за село. Там они между ст. Семь Колодезей и с. Ленинским и были расстреляны. При раскопках на местах расстрела я опознала их трупы. Всего в тот период было расстреляно около 600-700 человек советских граждан, среди которых были старики и дети”.
В концлагерь Олейниковы попали вместе с другими крымчанами, которые скрывались от оккупантов в Багеровских каменоломнях, там немцы травили людей газом, забрасывали бочками с горючей смесью: “Для того, чтобы никто не выходил из каменоломен, немцы создали усиленную охрану их. Советским гражданам, находившимся в каменоломнях, приходилось голодать и быть без воды. К началу 1944 года многие лежали и не могли больше двигаться. 10 февраля 1944 года немецким карателям удалось проникнуть в каменоломни и арестовать всех находящихся там советских граждан, в том числе меня и мою семью”.
Газом травили не только в каменоломнях: Крым стал одним из первых мест, где нацисты стали применять газенваген — машины-душегубки. В рассекреченных материалах есть свидетельство 14-летней на тот момент Полины Максимовой, видевшей казнь детей и взрослых во дворе психиатрической больницы в селе Александровка ранней весной 1942 года: “…открылась дверь, расположенная с задней части машины, и я увидела в машине одного мужчину, одну женщину с распущенными волосами и с ней двое детишек в возрасте пяти-шести лет, которые стояли, прижавшись к ногам матери, вернее женщины, стоявшей в машине, так как я не знаю была ли она им матерью… Затем машина задом подъехала к калитке, ведущей во дворик колонии для душевнобольных. К тому времени во дворике в несколько рядов были выстроены душевнобольные. По бокам, между калиткой и машиной стали, вооруженные автоматами, военнослужащие немецкой армии. После того, как машина вплотную подошла к калитке, с улицы, где я находилась в то время, больных видно не было, но слышно было топот ног в машине и крики больных. Я поняла, что больных погружают в машину. Примерно через двадцать-тридцать минут автомашина с закрытой дверью от калитки отъехала, но в двадцати-тридцати метрах от калитки остановилась. Мотор машины работал. С кузова машины доносились нечеловеческий крик, стон и вой, а также стуки с борта машины. Вокруг машины суетились военнослужащие немецкой армии. Затем крик, вой и стуки стали постепенно стихать, в кабину автомашины сел один военнослужащий германской армии и автомашина поехала в сторону гор. Карасубазар (Ныне Белогорск. — Прим. ред.). После этого среди присутствующих стали вести разговоры о том, что машина, в которую погрузили больных, специально приспособлена для удушения людей, да я и сама поняла, что это так”.
Через пару часов, как рассказывала Полина Андреевна следователю уже в марте 1973 года, машина вернулась: “Она вновь подъехала задом к калитке и таким же порядком, как и первый раз, душевнобольных стали погружать в автомашину. Как только начали погружать больных, я сразу же оттуда убежала, так как кто-то сказал, что если больных не хватит, то в машину будут погружать детей и подростков. Что было дальше, я не знаю, но позже видела, что в колонии душевнобольных почти никого не осталось, за исключением нескольких человек из числа выздоравливающих, которые работали в хозяйстве. Сколько всего больных было погружено в машины, я сказать затрудняюсь. В машине никаких сидений не было. Учитывая время погрузки больных, топот ног в машине и гул, стоявший в машине от голосов больных, я думаю, что в первую автомашину было погружено не менее пятидесяти человек”. Их сбрасывали тоже в противотанковый ров по дороге из Александровки в Карасубазар, не доезжая двух километров.
Ещё один ров — на 10-м километре шоссе Симферополь – Феодосия в районе возвышенности Сахарная Голова. В декабре 1941 года расстрел там видел бежавший из плена крымчанин Семен Максимович Борзенко 1896 года рождения. Показания как свидетель он давал в апреле 1973 года, видел, как “подошло не менее 10 грузовых автомашин, которые остановились на шоссе”. Из машин выводили людей, рассказывал он: “Вскоре я услышал выстрелы из автоматического огнестрельного оружия, а затем и одиночные выстрелы. Со стороны рва доносились крики людей. Особенно мне запомнились пронзительные крики детей…”.
Над подготовкой могил для своих жертв немцы особо не трудились. Противотанковые рвы были вырыты в первые месяцы обороны Крыма. Колодцы — еще раньше. Еще один рассказ Любови Фещенко из рассекреченных документов — о феврале 1944 года, недалеко от ее дома, о местечке Яблочкино, куда немцы пригнали пятерых женщин из Ялты. Их держали в каменном сарае, водили под конвоем на работу в Никитский ботанический сад, а затем расстреляли и сбросили в колодец. Об этом Любе рассказала местная жительница Анна Позняк. Девочка не поверила и вместе с 11-летним братом Григорием решила проверить: “На стенках одного из колодцев были видны сгустки крови. Оба колодца находились рядом, метрах в 5 один от другого. Дно колодца со следами крови было присыпано землей”. Через два месяца, 10 апреля 1944 года, за шесть дней до освобождения Ялты, через поселок Любы к даче “Грезы” прошло три крытых автомашины с арестованными, рассказывает она: “После этого под сильный гул включенных моторов начался расстрел привезенных людей возле одного из упомянутых выше колодцев глубиной 40 метров. Я слышала выстрелы очередями из автоматов. Из-под расстрела убежало в тот вечер два человека. Один из них был русский, второй татарин. Фамилий и имени я их не знаю. Утром следующего дня я ходила к месту этого расстрела. Видела возле колодца, расположенного на левом склоне обрыва, если смотреть в сторону поселка, много крови, сгустков мозга и разбросанные различные вещи: туфли. головные уборы, обрывки одежды. Весь колодец доверху был наполнен трупами”.
О том, кто планировал эти преступления в Крыму, руководил ими и лично участвовал, на допросе рассказывает все та же переводчица из симферопольского гестапо — четко, без эмоций, обыденными словами “работа”, “сотрудники”, “функции”, “персонал”. Вот выдержки из рассекреченного протокола ее допроса в мае 1945-го: “Первыми с регулярными немецкими войсками в оккупированный город или другой населенный пункт вступает орсткомендатура (военная комендатура), ГФП (тайная военная полиция) и особая группа СС (войска особого назначения), которые немедленно приступают к практической работе. Недели через 2-3 приезжают на места и приступают к работе сотрудники основного штата СД”.
С вступлением немецких войск в Симферополь прибыла группа гестаповцев из зондеркоманды №10-а под руководством шефа гаупштумфюрера Генриха Винса, которая, как говорит переводчица, в первые дни занималась “подбором и оборудованием помещений и технического персонала для зондеркоманды №11-б и штаба СД, которые должны были работать в Симферополе”. С прибытием штаба СД во главе с бригаденфюрером Элендорфом и зондеркоманды №11-б Винc свои функции передал вновь назначенному шефу СД Брауну, а сам влился в состав зондеркоманды №11-б. Эта команда во глава с Брауном и его заместителем штурмбанфюрером Шульцем осталась в Симферополе, а выделенные из нее группы направлены в Алушту, Евпаторию, Карасубазар, Брюк-Онлар и Зую. В городах Севастополь, Ялта, Феодосия, Керчь, Джанкой, Бахчисарай действовала зондеркоманда №11-а во главе с известным оберштурмбанфюрером Цаппом. Примерно в июне-июле 1942 года обе зондеркоманды были срочно переброшены на Северный Кавказ, а Цапп уехал в Берлин за новым назначением. Вскоре он вернулся из Берлина, уже назначенный шефом СД всего Крыма. Помимо прочего он подбирал по всему Крыму и Северному Кавказу гестаповцев из всех зонеркоманд. В сентябре 1942 года из Ворошиловска на Северном Кавказе в Симферополь переехал штаб СС во главе с полицайфюрером Авенслебеном, который с новым отъездом Цаппа в Германию стал руководить всей работой СД по Крыму и принял функции главы генерального штаба СД Элендорфа, также уехавшего в Берлин.
Среди имен нацистских преступников в рассекреченных материалах — следователь Пантельман, капитан Шпекман — комендант концлагеря на месте совхоза “Красный”, оберштурмфюреры Иоганнес Шлюппер и Генрих Винтерштайн, унтершарфюрер Рудольф Эшенбахер. В протоколе допроса значится и имя другой переводчицы, работавшей в СД — Матченбаевой Татьяны Васильевны. Ее, впрочем, исследователи того периода оценивают по-разному. Историк Всеволод Абрамов в книге “Керченская катастрофа 1942” приводит свидетельства партизан и жителей Симферополя, рассказывавших о том, как она помогала им, будучи на службе у немцев. А после бегства вместе с немцами из освобожденного Крыма, попав уже в освобожденной Австрии к союзникам, пришла в Вене в советскую комендатуру и, рассказав свою историю, завила, что хочет вернуться в СССР. Советский суд приговорил ее к 20 годам лагерей. Абрамов описывает ее послевоенную судьбу так: “Впрочем, советские органы безопасности понимали, с кем имеют дело, и Татьяне устроили в заключении вполне сносные условия. Работала она в Казахстане в лагере, который занимался производством продуктов сельского хозяйства. Ее постоянно вызывали на судебные процессы, на которых она была ценнейшим свидетелем и источником информации. 15.03.1946 г. наказание было снижено до 10-и лет, а 8.09.1953 г. она была помилована и освобождена”.
Ужас гитлеровских преступлений не только в описаниях самих преступлений. В новых документах об оккупации Крыма есть еще один рассказ Любы Фещенко: “Запомнилось мне, как вскоре после одного из расстрелов вечером в наш домик ворвался немецкий офицер в защитного цвета мундире без головного убора, знаков различия на его форме я не заметила. Весь его вид показывал, что он психически ненормальный. Жестами он показывал на следы крови на его мундире и пытался на ломаном русском языке объяснить, что он занимался расстрелом детей, стариков. Все с его стороны сопровождалось истерическим плачем. Позднее этого офицера задержали немцы”.
